Из сборника «Как на Руси жить хорошо. Осень»
Как на Руси жить хорошо?
I. ОСЕНЬ РУСИ
Осень наступала долго и нудно, морося дождями. Временами налетал хулиган-ветер, который трепал крыши старых деревенских домов. Обычно серые избы, сейчас почернели и набухли, казалось, что они как вода в ботинках вот-вот начнут хлюпать и из них полезет мокрая дорожная глина. Эта мокротень проникала во все щели и тайники, текла уже привычно за ворот с намокшего картуза и тонкой струйкой продолжала свой путь до пояса, сапоги были полны уже давно, но в результате длительной ходьбы ноги разогрелись и булькали в такт. Первые три километра он шел, поеживаясь и пытаясь обезопасить себя от излишнего проникновения прохладной влаги, а потом, когда с очередной еловой лапы за ворот стекло полведра воды, понял, что это бесполезно и зашагал уже открыто, уверенно. Только теперь он стал замечать все вокруг… Деревня была не жилая, но окна в домах были, и двери были притворены, во дворах под ветром поскрипывали сараи или качели, на деревьях доживали свой век пустые скворечники. Улица шла в горку, и по центру стекали ручьи, которые обнажили старые каменные мостовые вокруг колодцев, переходов, у сельпо, кузни, больницы и школы. Это уже была третья такая деревня на пути, и Сашка не стал заходить даже из любопытства в дома. В первой деревне была попытка, зайти обсохнуть в дом, и он постучал, а потом шагнул в открытую дверь и чуть не обломал ноги: полы были вынуты, потолки тоже, зияла яма вокруг печного рассадника, на дне ямы валялась кукла без руки, битые чугунки, тряпье. Крыша дома не текла, а стены были основательно положены на мох, поэтому нигде не проникал ни ветер, ни вода, но дух дома оставался как при хозяевах и пахло налаженным бытом, печеной картошкой, луком на связке, укропом из чулана. Находиться в этом доме не было никакой возможности, казалось, что ты нарушаешь чью-то устоявшуюся жизнь. Находиться на дожде и ветре на улице было гораздо спокойней. Больше он уже не заглядывал ни в клуб, ни в больницу, ни в сараи. Вот и в этой третьей деревне прошагал уже около двадцати домов и ни одного живого существа, даже кошка дорогу не перебежит.
Александр знал, что только на территории этого совхоза исчезло с карт название более двадцати деревень, сел, хуторов, которые когда-то были оплотом земли русской: растили хлеб, мяли лен, рубили дома, рожали детей, уходили на войну и иногда с нее возвращались.
«Что это…?Какое такое нашествие…?Батый….! Чернобыль…!
Кто мы такие? Люди…кто… решил, что можно создавать что-либо, ломая сделанное до тебя, имеющее устои и правила?
Кто теперь знает, как мять лен, как плести легчайшие корзины? А зачем! Есть турецкие рубашки и пластиковые ведра… Да и собирать-то в них что. Черника, земляника, клюква осыпаются… Зато есть французская клубника и тунисские киви«.
Это все мысли, пока идешь надо о чем-то думать, вернее нельзя об этом не думать.
«Россия — как тебя только не испытывали. И жгли, и грабили, и убивали — не помогло. Осталось одно — насельников русских лишить. Тех - которые не понимают выгоды, тех — которые помнят, как зовут прадеда, тех — которые знают вкус чистой воды».
Еще четыре километра и будет жилье, там просушусь, согреюсь.
Грунтовка шла холмами через ельник, перешла в ольшаник с черемухой и бузиной, а затем вновь вошла в старый еловый бор. Удивительно было, что та цель, с которой Сашка вышел в путь, давно уже стала второстепенной и забылась. В голове настойчиво крутилось большое и вечное — Россия и маленькое, конкретное — тот брошенный дом.
«Может это было легко? Уйти с пожитками на новое, благоустроенное. Там не надо будет целый день за скотиной ходить- стадо общее; не надо свои наделы обрабатывать — в магазин даже картошку привозят; а дети закончат школу — чего им здесь, пусть в город едут, там охранники и пожарники нужны; девок, глядишь, научат себя дороже продавать. И уходили…
А качели скрипели… И скворцы прилетали по привычке, но птенцов не выводили, а посмотрев на все, искали новые места, где есть люди».
«По мне бы, вроде, чем меньше людей, тем больше дичи, рыбы, тем лучше. Приезжай да радуйся. Да не выходит так. Были все деревни жилыми, было и обеспечение их насельников: что-то люди сами растили, что-то из лесу брали, на охоту и рыбалку все ходили, грибы и ягоды носили. Исчезли люди, которые жили с природой и она иссякать начала. А для кого жить и зачем плодить. Пропали грибы и ягоды, приезжие милиционеры отравили и побили током в реке рыбу, лес зарос-ушел зверь. Матери-природе все надо вместе и зверей, и людей, и рыбу, и землю. Одно пропадет и другое загинаться будет. Сказано в Библии будет день и будет пища, вот природа и жила по этой заповеди давая людям все, что им нужно, но пока было нужно».
Вот уже и ферма…бывшая, конечно, показалась. Луга заливные, разнотравные. «Когда-то из-за них люди друг на друга с вилами»мой покос не тронь». Ездили на лошадях, а кто побогаче на мотоцикле с коляской на покосы за три-пять километров. И рады были, что удалось договориться с председателем. А теперь под окна травищей заросли, а кормить не кого. Сгушенка да тушенка в новом «тонаре» всегда есть. Деньги только давай. Ну, мужики кто поздоровей, да не уехал в пожарники, лес валить, «он сейчас в цене», все в городе дачи да коттежди строят. Этого добра на наш век хватит!»
Вон соседка куда-то по дождю почесала. Наверно за пенсией или к сыну на центральную усадьбу. А вот и дом..
«Что может быть лучше дома, из трубы которого идет дымок, а в сенях пахнет щами. Где на печке сидит кошка с котятами, а на дворе дежурит всегда счастливый пес. Дом….. да это дом, это живое существо, но которое живет только вместе с его обитателями и никак не иначе. Какое там коттедж — удобство, да и все. Нет в нем главного, что наполняет дом — тепло. Тепло не от батарей и конвекторов, а от печки и от души человеческой, которая в него вложена и с тягостями и радостями прожита в этих стенах».
В каком доме кухня не главное место — грош ему цена. Запечное расположение наше, родное и до такой степени привычное, что, приходя в дом, редко ошибешься, выбирая путь по запаху.
«Ну, погодь ты, скинь хотя всю свою мокроту! Бабка дай ему мое чего… А ты не стой, скидывай все, на тебе ж места сухого нет.. Дак чего ж ты приехать-то удумал. Небось как всегда до лесу соскучил, поохотничать.. Не к нам же, к старикам.. Кому мы теперь нужны…
Хотелось сказать другое, но не смог. Признался честно.
«Не могу без леса, все в этом городе осточертело и работа и суета, да еще и телевизор все нагнетает так, что жить не хочется. Все где-нибудь взрывается, рушится да падает».
А ты откель шел та…?Тебя что, подвезли куда!?
-Да, от Березок. Попуткой добрался. Дальше уже пешком.
-Ну, совсем сдурел… в погоду такую.. пятнадцать верст киселя хлебать…
-А куда ж деваться, раз уж собрался.. дальше никто не ехал…пришлось пешком шлепать,
У вас же чего-то и автобусы дурить стали?
-Дак, не стали… а еще как Белый дом стреляли, так и ходить все перестало. Кто побогаче, на своих машинах, а мы, вроде, как и ни к чему. В больницу иной раз никто везть не хочет.
-А колхоз?
-А что колхоз, теперь Мурат правит … весь лес попилил. Сам третью машину меняет, КАМАЗ купил, бензоколонку в райцентре.
-Он же здесь у вас на прихлебателях жил? Я же помню, как он приехал с одним узелком, и вы его всем селом кормили, всю семью его, он же потом водкой паленой торговал по ночам.
-Да, он первым и фермером стал. Только и дня не работал, на проданную водку батраков нанимал, лес пилил вокруг своей земли.
-А вы что?
-Что, что…Сам не заешь.. Он в районе всем подарков насовал, никто и связываться не хочет, в кажной деревне своих земляков понаселил. Мы у них все в батраках, потому как они все чего-то продают. А у наших не берут. Вот и лен прошлый год весь под снег ушел, сгноили. Никто не перерабатывает. А у Мурата и прокурор и милиция, и больница… Вон, зрелый лес еще в позапрошлом годе весь под корень, теперь молодой по росту выдергивают, а колец-то не набрал…все одно сгниет годов через десять. Им-то плевать, главное деньги получил, а дальше трава не расти…. Раньше хоть к председателю, хоть в сельсовет, а они уж и повыше зашумят, сразу всех прижмут. Сейчас кто при деньгах да связях, что хочет то и делает.
-Ладно, дед… не будем о плохом. Ты мне скажи как с охотой, мужики ходят?
-Ходят, как не ходить. То и дело выстрелы где-нибудь, только пойми теперь по делу или как. Иной раз так забахают, хоть из дома беги. Так это не наши. Наши не будут, патроны теперь денег больших стоют. Это все из райцентра ездить повадились, на джипах в камуфляжке с иностранными ружьями. Заночуют у Лазаря…он теперь вроде как за охоту отвечает… наши все у него путевки брать должны… а потом он их к брошенным деревням возит места показывает. А как не подстрелют ничего, так и глумиться начинают: по банкам да бутылкам, да по всему что шевелиться. А то давеча зимой учудили: надрались, да поспорили, что семеркой ватник не пробить.
-Ну и как?
-Как, как… Сам не знаешь? Потом всю ночь иголкой дробь из задницы ковыряли.
-А с охотой-то как? Есть что?
-Как не быть. С войны такого не было. Волки и те развелись. Собак в деревне не осталось-всех подобрали гады. И не бояться в деревню зимой по ночам заходят. Охотники раз попробовали как раньше, флажить.. Ну одного взяли, остальные и через флажки ушли, ни почем стало, тоже обучились.
-А как птички, зайцы?
-Есть, как не быть. Конечно, не как раньше. Тетерева все на той стороне, к заповеднику жмуться, но и здесь бывают. Травить то стали меньше — удобрения теперь не купишь — это хорошо.. да зато и сеяться перестали — больше на семена истратишь, а потом не продашь ничего- бензин дороже. Зайцы появляться стали, бить-то некому — собак гончих волки поели. Да пойдешь, сам увидишь. Рябцы кое-где лётают. Иной и глухаря перевидит.
-Ну, до этого мне за три дня не добраться. Без собаки…да и не ходил здесь года два.
А на речке что? Утки есть?
-А куда им деваться. Они и зимой иной раз по полыньям отсиживаются. Бобра много стало, все по берегам выстриг, одна ольха и держится. Никому он не нужен, здоровый, сильный, выделывать трудно.. все одно только перевод патронов и сил. Выдра ходит, норка есть, хори как были никуда не делись.
-Они мне без нужды. Я не шкуродер. Побегать по лесу охота, да послушать, да увидеть… да стрельнуть.
-Вот и ладно. Ну, переоделся, тогда давай к столу. Тебе и снутри прогреться надо. Там тетка Тоня чего-то наковыряла.
Даже при беглом взгляде на кухню возникало ощущение чего-то благостного и невероятно желанного. В руках у тетки на сковороде скворчала в шкварках золотистая глазунья. Активность процесса приготовления была столь высока, что казалось, содержимое живет своей жизнью и вот-вот неведомой силой выскочит со сковороды. Ловкими движениями рук яишня была переправлена на тарелку, вокруг которой сгрудились домашние явства. В центре стола на дощечке лежал шмат розового сала толщиной около десяти сантиметров, он был обсыпан крупными кристаллами каменной соли и источал настойчивый чесночный дух, куски его под ножом плавно и лениво отваливались и просились на кусок черного душистого хлеба по-деревенски с кислинкой. Рядом в керамической плошке весь в укропе восседал глава русского стола соленый огурец. При одном виде его уже становилось приятно-кисло во рту и слегка сводило скулы. На тарелочке с голубой каемочкой рассыпались в душистом подсолнечном масле ядреные шляпки черных груздей, сыроежек, рыжиков. Довершением стола была плошка рубиновой, моченой брусники. Не оставалось никакой возможности наблюдать все это благолепие и хотелось отпробовать всего и сразу. Но, увидев укоризненный взгляд «деда» понял, что чуть было не нарушил самое святое. В проеме появилась тетка Тоня с привычной скромной улыбкой и невесть откуда сохранившейся с давних времен громадной бутылью, в которой плескалась так хорошо всем знакомая жидкость. Когда содержимое было разлито в традиционные граненые шкалики, а все мое внутреннее состояние пришло в степень крайнего напряжения и ожидания, наконец, прозвучало.
-Ну, с Богом!…За приезд твой!…Вот и еще свиделись…
Залпом выпитое, разтекалось теплом сверху вниз, не ощущалось ни горечи, ни жжения, ни так привычного сивушного запаха..
-Что это?!
-Чего, сам не видишь, свое это.
-Чего ж так легко пошло та?! Как масло пил…
-А с чего ему плохим то быть, здесь все натуральное дрожжи, сахар, да свое молоко, да белки яичны. Потому и не воняет, потому и мягко. Зато забирает не хуже.
- Я такого сроду не пробовал!
- Мал ты ешо в свои тридцать с хвостиком, много чего не застал. Оно ж раньше и вовсе дрянного не было за столом,.. да у хозяев. Эт.. только непотребь какая все подряд да неочищенное… А ты закусывай, закусывай. Не то с усталости развезет… А заодно нам поведай, чего там в городу деется. А то мы уж и забыли сколь лет никуда. Пенсия сам знаешь какая, да и транспорта теперь нет… Это только там, в городу, все видать на машины сели, разбогатели…
- Да чего ж там особенного, все как всегда. Кому не знать как тебе, что во все времена, то и теперь. Богатые богатеют, бедные беднеют..
- Это то да…Телевизор и сами смотрим. Да все думаем, неужто и впрямь все как показывают. Все надеемся, что вдруг чего и к лучшему, не только деньги в глазах.
- Да и я бы от того не отказался. С собой все одно барахло не заберешь — багажник, как говорят, к гробу не приделаешь. Неужто так погано человек устроен, что сам ни за что не остановиться, не посмотрит вокруг, не задумается о вечном…
После третьего шкалика и получасовой беседы, разомлевший от тепла и обильной вкусной еды, попытался встать.. ноги не работали. Только напряжение воли позволило добраться до двора, а потом до топчана в прихожей, и крепкий счастливый детский сон сморил окончательно.
Проснувшись ночью, Сашка долго не мог понять, где он. Потом, когда услышал шуршание мышей в простенке, у которого спал, потихоньку сообразил. Немного полежал, послушал, затем встал искать пить, чуть не наступил на кошку. Ходил «сшибая углы» непривычного жилища. Потом потихоньку выскользнул во двор. Мокротень продолжалась. Где-то высоко прошла стая гусей, они долго переговаривались, удаляясь. Вспомнились моменты гусиных охот.
Напряженное ожидание, услышанных заранее гусей, которые неизвестно где пройдут. Толи ждать, что налетят, толи бежать к предполагаемому месту? Дотянешься выстрелом или нет? А может поменять патроны с двойкой на нули, чтоб увеличить дальность полета? А кто это идут гуменники, серые или казара? И главное не шелохнуться, не вскинуть раньше времени ружье, не выдать себя перебежкой. Вот они показались неровной линией, которая периодически выбухает то тут, то там. Вот один край линии потянул за собой всю стаю в крен, кажется уже уходят мимо тебя и ты готов сорваться, побежать и выстрелить вдогон. Но вдруг натекает другая волна и вся стая делает большой заворот в несколько сот метров и начинает занижаться, как-будто на соседнее поле, и ты бежишь на перехват, чтобы успеть. Но глаз птицы, а особенно, дикого гуся куда зорче человеческого и вожак уже понял, что ожидает стаю. Крен стаи продолжает увеличиваться, а затем плавно меняет направление и уходит в недосягаемость. «Слепая» перебежка, которая длилась эти десять-пятнадцать секунд закончилась, потерянной шапкой, царапиной на лбу при форсировании кустарника, разорванной курткой на рукаве и залитым сапогом. Приводя дыхание в порядок, проверяя предохранитель, меняешь место своей засидки. Еще полчаса ожидания проходят в напряженном прислушивании к возможному гомону гусей, высматриванию молчаливо летящих стай. Чу, гуси…Нет… собаки в дальней деревне. А что это там, за кустом мелькнуло. Обходит стороной. Здесь явно кто-то пробежал… Ну вот он. Из-за куста высунулось что-то беленькое, быстрое, юркое с черной кисточкой на хвосте. Конечно это горностай, он в ворохе сухих веток ищет мышей. Наблюдая, совершенно потерял бдительность.. Собаки залаяли ближе и отчетливей.. Да.. это гуси. Их не было слышно из-за того, что стая шла гораздо ниже прежней. Они накрыли со спины, и оставалось сделать только выстрел в угон. До них было около семидесяти метров. Приклад к щеке…. упреждение…выстрел…звук гороха по перьям…еще выстрел… все тоже. Стая как шеренга бронированных тевтонских рыцарей продолжала рассекать воздух, а охотник провожал их растерянным взглядом, усмиряя сердечные удары.
Как здорово все охоты остаются в памяти на всю жизнь и позволяют переживать ни с чем не сравнимые трепет, ностальгию и радость. Очнулся от воспоминаний, начиная замерзать. Вернулся в дом и нырнул под теплый тулуп, которым его накрыли старики.
Утром, когда чуть забрезжило за окном, проснулся сам. Тетка Тоня, услышав, что он встал, молчаливо засуетилась на кухне, подогревая чайник. На столе стояла банка молока, сметана, на сковородке подогревалась картошка с салом. В деревне любят с утра накормить, как следует, ведь потом работать или долго и много ходить. С едой управился быстро. В патронташ насовал патроны из рюкзака, одел под плащ, к ремню не без удовольствия символичный охотничий нож: не столько им пользовался, сколько полагается, да и приятно мужику в руке красивую ручку хорошего ножа держать. Нет, не кровожадность это, а наверное, традиционная атрибутика мужская, которая в течение многих веков сформировала у нас любовь к оружию. Она до такой степени сильно сидит в каждом мужике, что даже при полном отсутствии необходимости в использовании, вряд ли откажется он от возможности приобрести, держать, прятать и иногда поглаживать холодную сталь ружья, винтовки, пистолета, ножа, сабли. Поверх плаща ружье — старая ижевка горизонталка, любил он его, хотя и имел современное другое. Нет, традиции заменить не только трудно, а если возможно, то лучше и не надо. Они создают дополнительное тепло восприятия, в том числе и к вещам. Поэтому этот традиционный вид тургеневской двустволки предпочитался им всем навороченным автоматам, бокфлинтам и другим модификациям. Будь его воля, так еще и курковку предпочел бы.
На улице чуть продуло, и тучки временно разметались, но по всему было видно, что дождь рядом и будет сопровождать постоянно. До леса было около километра, и Сашка с удовольствием зашагал к известной ему тропе через скошенное поле ячменя. Сегодня, после прогрева в избе и теплой пищи, природа не казалась такой неприветливой. Вокруг были знакомые с юности опушки леса, перелески, памятные тропинки, мочажины, с которых при подходе могли сорваться бекасы. Дальше на пашне, не редко, в распадке бывали встречи с тетеревами. А иной раз и зайчишка мог выскочить из-за камня или полосы некоси. Вспомнились первые наставления дядьки:»Будь начеку, охота тебе не на полати лежать. Зверь и птица ждать не будут. В лесу между деревьями и кустами выскочат, накоротке, глазом не хватишь, не то, что ружье поднять, прицелиться и выстрелить. Все надо делать рефлекторно и быть всегда наготове». Знать то все это Александр знал, но иногда позволял себе и беспечность и даже великодушие под настроение. Сейчас он только приехал, и первые ощущения выхода с ружьем были достаточно остры, хотелось увидеть кого-нибудь, хотелось быть удачливым. Поэтому, подходя к ложбинкам на поле, он внутренне подбирался, спускал предохранитель и брал ружье на изготовку.
В этом году, несмотря на дождливость, трава уже пожухла, а листья в большинстве своем уже облетели. Однако, на березах по опушкам все еще золотились пятачки листьев, а на буграх, которые остались от распашки интенсивно краснела бузина. Наверно, это было то время, про которое было сказано, что» лес как бы прозрачный», но погода в данный момент не позволяла эту прозрачность рассмотреть. Опушки закончились, и впереди показалась та старая тропинка, которая его впервые познакомила с этим лесом. Это была она, но вырос Сашка , выросли и кусты, и деревья. От редкого посещения леса, тропинка стала зарастать, и временами надо было ее отыскивать в кустарнике. Вот показались моховые кочки когда-то реального болотца, которое высохло, заросло брусничником и мелким лесом. Самым красивым лесом из березы с молодыми елками и небольшими островками кочкарника.
Сколько ни готовься, как ни напрягайся, все равно это происходит в самый неожиданный и неудачный момент. Хлопанье крыльев…и ты даже не увидел ничего. А ведь рябчик слетел именно с этой елочки, за которую ты держишься. Ты его просто «стряхнул» с дерева. И на какой другой из десятков этих елок сидят такие же вожделенно желанные для охотника птицы. Собрав всю свою ловкость и страстность, затаив дыхание, и спустив предохранитель, начинаешь делать медленные шаги в том направлении, куда перелетела эта лесная курица. Вспоминаешь детские книжки про индейцев, когда надо наступать с пятки на носок, чтобы не попала ни одно ветка. Но лес защищает своих питомцев, мокрая еловая лапа хлещет по лицу, и главное по очкам. Они мокрые и разводы в них не дают ничего увидеть точно. Вытираешь очки единственным сухим кусочком платка из нагрудного кармана. Едва успел убрать платок, опять вспорх, на этот раз где-то справа. Непонятно каким образом, делаешь умопомрачительный кульбит, выворачивая ружье на звук, в последний момент мелькает мысль.. стрелять … не стрелять…мелькнуло что-то в елках.. выстрел.. оглушение… звон в ушах… что-то там упало…бегу…ищу.. здесь это было… направление туда… значит с учетом траектории должно быть в этом радиусе… ищу… что это. Он! Это моя добыча. О, этот красавец рябчик, как он красив! Никто на свете кроме охотника этого не знает. Это не тот рябчик, что в магазинах «Природа», это не та курица, которых вы каждый день терзаете у себя на обеденном столе. Нет, это райская птица, фазан, чудо! Это трофей! Я добытчик все еще, несмотря на «сверхразвитое» цивилизованное общество. Нет, вы посмотрите какой у него окрас, это же совершеннейшее маскировочное укрытие, в каждом перышке десятки оттенков бежевого, коричневого, оранжевого, палевого, даже черного. А бровь, каждый раз не доверяя, пытаешься потрогать и понять, что это не помада, не краска и не пластик. Лапки, как они устроены, с чешуйками по краям как с бахромой. А хохолок на голове-какой модник. Нет ничего более совершенного, чем природные творения.
Теперь надо остыть от возбуждения, приторочить добычу на удавку и продолжить путь познания и сроднения с природой. Получение желанной добычи существенно приободрило, походка стала сама по себе по-охотничьи мягкой и уверенной, теперь ее не надо было искусственно сдерживать или направлять. Все стало происходить естественно, гармонично, как-будто всю свою жизнь Сашка только тем и занимался, что бродил в лесу. Вновь начавшийся дождь был абсолютно не заметен, зато обострилось зрение и слух. Чу!… Там в глубине булькнул вяхирь… К нему не подойдешь… Там стоялый ельник, тьма такая как ночью и переплетение ветвей не дает увидеть ничего и никого, что прячется в этих северных джунглях. Решение принято, иду к болоту… Оно непостижимым чудом всегда манит к себе. Это какое-то таинственное явление. На его границе всегда можно и живность встретить, и помечтать-пофантазировать. Но до него еще надо дойти, через горелый лес, через заболоченный ручей, через сосняк. По пути еще несколько раз были слышны перелеты рябчиков, но среди буйной растительности увидеть их так и не удалось. Проходя по топким берегам лесного ручейка, в местах, где грунт под корнями елей был вымыт, образовались откосы, провалы. Они обросли мхом, образовали норы, где вероятно обитали многие лесные жители. Дневной свет здесь проникал с трудом, только в солнечный день, и то узкими прожекторными лучами. Было сыро, прохладно, таинственно. Постоянно ощущалось, что-то из детских сказок о ведьмах и колдунах, которые по всем приметам должны были в этой темноте устраивать свои берлоги и сидеть в дуплах больших деревьев и выворотней. Ниже по течению ручей терял свои формы и растекался по большой некошеной поляне с высокими крепкими травами, осокой. Пробираться в этой растительности стало трудней. Сразу видно, что ходить здесь стали редко. А раньше здесь были проезжие дороги к лесным хуторам и богатым покосам. Разглядывание ландшафта прервало движение в периферическом зрении. Мгновенная реакция, вскинутое к плечу ружье и … неожиданное зрелище. Метрах в пятидесяти из травы вскочил лось и большими скачками начал уходить в сторону стены елок. Трясущимися руками на уровне инстинкта Сашка выдергивал из ружья дробовые патроны и менял на пули, потом несколько минут со сбитым дыханием наблюдал через прицельную планку за прыжками этого громадного зверя. В голове мелькало… мое … не мое… надо … не надо. Потом, когда зверь остановился на опушке, перед тем как исчезнуть, посмотрел в сторону человека, и стало окончательно ясно, что никакого выстрела не будет. Ну, куда мне это мясо! Какой красивый! Большой! Двумя прыжками лось исчез за деревьями, а сердце все продолжало биться от ощущения, что этот трофей мог быть Сашкиным. Старикам бы мяса, домой привез бы, раздали бы кому… Но ведь лес это не халявный магазин. Да и не такие уж мы голодные, чтобы такую красивую махину на рога и копыта пустить. Зато впечатлений, от увиденного, надолго хватит. Дай бог, ему еще побегать, ведь желающих, закатить пулю, найдется немало. Лось, наверное, уже умахал далеко, а Сашка стоял, смотрел, думал, и тут же был вознагражден новой встречей. За спиной над лесом послышалось хлопанье тяжелых крыльев, и прямо над головой завис в парении громадный глухарь. Опять приклад к плечу, и опять нет выстрела. Оперение птицы оказалось темнобежевого цвета, что означало самку. Вроде и осень, а рука не поднялась. Ведь кто будет выводить здесь следующие поколения глухарят. Посидел, посчитал про себя, сколько добычи уже у него сегодня и решил, что далее и идти не зачем. Так хорошо, дождик кончился, ноги от ходьбы с препятствиями приятно гудели, в голове крутились одна за другой картинки сегодняшних встреч. Разомлел, посидел на пеньке, поковырял ножом древесные грибы. Дошел до края болота, оглядел его, и решил оставить обход этого участка на следующий раз. На обратном пути, пробираясь ольшанником, нашел два-три дерева, поросшие вешенками, набил ими рюкзак и счастливый этим днем двинул к дому. На выходе из леса с елки слетела ворона и нагло пролетела, имитируя тарелочку на круглом стенде. В этот раз рука не дрогнула, взято нужное упреждение… выстрел… и ворона полетела бесформенным комком на пашню. Что ж, хороший корм для горностаев и хорей. Взял отнес на ближайший пень. Отношение к воронам у Сашки, как у всех охотников было однозначным, и патронов на это он не жалел. Раньше, за сданные лапки этих вредных птиц, даже патроны давали, теперь, они расплодились на помойках в городах и прилетать в лес стали преимущественно, когда для них не опасно, т.е. нет охотников, и когда много пищи, т.е. у птиц в гнездах яйца, птенцы, а у зверья детеныши, которых можно беспрепятственно убивать.
Дома Сашка с удовлетворением стягивал с ног вросшие сапоги с портянками. На распросы стариков отвечал расслабленно и удовлетворенно. Когда сказал про лося, то дед его сразу понял, а тетка заохала, что мяса немерено и надо же случай такой упустил, что ж на охоту та ходить, коль не стрелять. Но даже ее причитания не смогли нарушить Сашкино улаженное в душе чувство, что все сделано правильно.
Короткий световой день подходил к концу. Печка в доме была протоплена, и пахло свежепеченым хлебом. После дня в лесу в животе бурчало и просило. А стол на глазах преображался новыми явствами деревенской кухни. Посредине находился традиционный чугунок, из которого поднимался густой пар. Щи на Руси никто не отменял, и они томленые со своим салом, шкварками, обжаренным луком и кусочками мяса были нестерпимо хороши. Корка черного хлеба натиралась чесноком, присаливалась. И каждая ложка щей сопровождалась хрумканьем чесночной дольки до слез в глазах, и последующим кряканьем, как после выпитого стакана. Одолев первое блюдо, Сашка запросил передышки, но хозяева были неумолимы, из печки выплыл второй чугунок, на поверхности которого запеклась сметана, а при пробном ковырянии ложкой вскрылись недра разомлевшей картошки с луком и своей тушенкой. Это блюдо можно было мазать как масло на хлеб, а аромат возбуждал к дальнейшим чревоугодиям. По-местному, для увеличения аппетита и возможностей большего усвоения пищи было предложено по стопке с соленым огурцом. И эта процедура безусловно привела к соответствующему результату. Дед с теткой Тоней ничуть не отставали от гостя, они весь день готовились и ждали возвращения его. Ведь это событие — у них гость. Дед улыбался, глядя на Александра, и было видно, как его удовлетворение и насыщение передавались хозяину. Он как бы спрашивал глазами: «Ну, что хорошо! Кормят тебя так в городу?» По завершении основной трапезы, из-под рушника были вынуты к чаю свои шанежки. Горячие еще, на сметане да с медом. Сидя спиной к печи, Сашка отдувался, выпивая третий стакан.
-Хорошо у вас здесь! Воздух,.. вода-какая вкусная,.. воля!
-А тебе ж что ж за неволя? Приезжай да живи.
-Дак, а кто мне деньги заплатит, на что жить? По моей специальности здесь ничего не найдешь. Да и семья, кому учиться, кому работать. Раньше-то можно еще было. Были колхозы, совхозы, МТС. А теперь одни фермеры, у которых если сеют, то помиру идут, если лес воруют, то выживают. Да спитые в ноль бывшие колхозники, да дети их дебилы от того, что зачаты алкоголиками да биты головой об печку.
-Вырождается деревня вовсе… Даже и мне-то старику пойти поговорить не с кем. Без бутылки и говорить нечего. Вот с бабкой и сидим у телека. Редко когда соседи заглянут. Да, здесь жизни нет, да и в городу, видать, делать нечего.
-А это кому как. Есть кто как сыр в масле. А в основном честные да порядочные люди, которые работать по чести хотят, конечно, еле-еле. Много грехов у прошлой власти, а все не так. Хоть какой-то смысл и цель у людей были, а что теперь — реклама, деньги, воровство не прикрытое, и все куплено, на всех уровнях. Чем жить человеку русскому. Он же по другим критериям жизнь строит. А нынче на принципах не проживешь.
- А здесь ты не прав, Сашка! Принципы нам в сталинских лагерях выживать давали, в войне с немцами, да и всегда ранее… Ты, что ж думаешь, раньше все по маслу было? Нет дорогой.
Ты почитай классику, всегда уроды находились и у нас и в других странах. Жалко шибко только одно, что опосля революции люди поверили, что есть оно, светлое будущее… А его как тогда, так и сейчас в свою угоду используют те, кто у кормушки пристроился.
-Уж этого то мы насмотрелись!
- Да ты не серчай — всегда было и добро и зло. Твое дело выбрать, на чью сторону встать. А встал так и не горюй! Твой, стало быть, путь. За себя им платить перед Богом. Плохо другое — что они детям вашим на кажном углу не то подсовывают. Скажи, кто из них вырастет, если кругом как норму кажут убийства, проституток всяких… А то моду взяли «голубыми» да «розовыми» объявляться. Каков поп, таков и приход!
- Прав ты дед, мы об этом все толкуем, толкуем. Демократия — говори что хошь! Вот и повылазили извращенцы и нечисть.
- Думаю я Саня так, что коли рожден человек в добре да Вере, да папка с мамкой хорошие люди были… не для внешнего эффекта, а по смыслу да не в одном колене, то ничего, небось, дитю и не будет. Да все одно, уберечь от глупого соблазна надо!
- И то… Я все думал, может, зря так строго на все это смотрим. Ведь не ханжа же я какой. Знаю, что все это и раньше было. Всякое бывает в жизни.. чего только не встретишь! Только раньше этого стыдились, и во всех семьях даже слова-то такие говорить нельзя было. А теперь герои на эстраде да в министрах. А воровство — просто как достоинство выживания в жизни преподносится. Страшно воспитание беспринципного поколения, которое ничем брезговать не будет.
- Сань, я вот, что тебе скажу. Я вот все по телеку всякие кино фантастические про будущее смотрю… Бабка, та ругается, уходит, на иконы креститься. А я смотрю, потому как думаю, они нам специально это кажут, чтобы приучить к злу, которое они сеют и распостраняют… чтобы мы спокойней все пропускали, смирялись перед Бесом. А ведь все, что они казали раньше — уже есть сейчас. А что будет — так это ужас просто! А я смотрю, и все смекаю — надо способы защиты от них искать. От кажной ситуации, какие они кажут. Нужно учиться, чтобы самому не попасть в неожиданность, да и кто молодежь разумную учить-то будет!
- Да ты дед не только философ, но и герой!
- Какое там… жалко их глупых … Ну, ты меня и накрутил к ночи. Я и так-то плохо спать стал, старость…а ты еще и мыслей мне накрутил. Точно, не усну!
К ночи задул сильный, почти ураганный ветер. Низкие рваные тучи проносились как «Летучие голландцы». Все живое попряталось. Одни люди, вечно неугомонные, периодически выходили из домов, перебегали по хозяйству. Вспоминалась сегодняшняя охота, думалось : «А долго ли еще будут люди видеть и понимать эту красоту. Ведь традиции народа становятся все реже и реже. Вот и с охотой.. той настоящей охотой, которую любил он.. еще мальчишкой сначала из книжек, а потом уж начал познавать в лесу. Обидно было, что за весь многолетний период его охотничьей деятельности так и не удалось ему встретить настоящих друзей, которые разделяли бы эту страсть с тем же благодарным отношением к природе, которое воспитали ему. Почему большинство охотников, особенно удачливых, считали, что это неисчерпаемая вотчина, и стремились добывать и добывать, не замечая, что теряют часть гармонии и красоты. Другие, занимались охотой из престижности перед новым буржуазным классом. Надо показываться в соответствующем обществе с дорогими охотничьими прибамбасами, в новых «Лэндроверах», окруженные заглядывающими в глаза егерями, в сопровождении легкомысленных блондинок, которые тоже не прочь выстрелить во что-то живое. Две крайности — постоянная матершина или надменнопсевдоаристократичный свежесозревший и потому чуждый к пониманию смысла «новый русский». Как надоело выслушивать из их уст нравоучения о железном жизненном законе, где побеждает сильнейший. А сила их заключалась в случайном везении в момент раздела пирога или умении, даже таланте продать себя тем, кто этот пирог резал, в умении закрывать глаза на не самые красивые и справедливые поступки и, конечно, совершать эти поступки».
Петухи. Как здорово, что они еще сохранились. Утро, в деревне без петуха — пустое. Он не только будит тебя, но прогоняет злые темные силы. Голова проясняется, и ты опять становишься подвижным, деятельным как-будто очнулся от колдовства.
Это утро началось с выбора, куда идти на охоту. Было два варианта: зайти с другой стороны леса к вчерашнему болоту или отправиться берегом речки по брошенным деревням и перелескам. Недолгое раздумье прервали голоса во дворе. Кто-то топал, входя в сени. В дверях появился Генка, парень лет тридцати, который славился умением поднимать неподъемные тяжести и выпивать, не закусывая большие емкости. Его «косая сажень» с трудом протиснулась в дверной проем, и без длительных церемоний поинтересовался как насчет «полечиться». Помятуя, его давние заслуги в делах непосильных другим смертным, требование-просьба были своевременно удовлетворены стаканом первача. Глаза этого вихрастого парня через минуту уже стали различать окружающее, а через две он радостно сообщил:» Дак ты на охоту? А, че сидишь! Там на прудке.. е мое.. утки сидять. Ты что, думаешь ждать тебя будут!. А вчера…- не останавливался он — Вася тетерева убил, да медведицу с медвежонком видел… а давеча Петька зайца и рябца принес.. Дак это как раз в Медведках было у старого мостика.»
Решение о дальнейшем движении было принято незамедлительно.
Экипировка уже была подогнана и, в довершение ко всему, во дворе его ждала старая знакомая. Это была сама угодливость и всепрощение — лайка Вьюга, которая неизвестно почему и каким образом узнал о Сашке, и прибежала из соседней деревни. Эта поджарая немолодая сука была самым дорогим подарком любому охотнику, потому как охотилась со всем с кем дружила и не за кусок, а из охотничьей солидарности.
Дорога в Медведки шла в пятидесяти-ста метрах от речки, которая отделяла территорию колхоза от заповедника. Идти было недалеко и легко. Радостное чувство от сроднения с окружающим его благолепием переполняло Сашку, и он чувствовал себя молодым сильным и счастливым. Походка на утреннем холодке, соответственно настроению стала пружинистой и ловкой. Дожди перестали поливать землю, небо просветлело, и сразу похолодало, местами на траве лежал иней. Рядом бежала Вьюга, то деловито обнюхивая придорожные кусты и забегая большими кругами к известным ей лазам, то, подбегая и заглядывая в глаза. Умное животное до тонкостей было психологом-антропологом, каждое движение, звук и мимика лица охотника находились под постоянным контролем с ее стороны.
Вот за негустой березовой порослью показались стебли рогоза, свидетельство берега того самого «прудки», где со слов Генки должны были быть утки. Сашка скинул ижевку и стал красться, подойдя к березкам, стал осторожно оглядывать небольшую водную поверхность. Ничего не было видно, ни самих уток, ни кругов на воде. Ближе подойти можно было только с правого берега, левый — плотно прикрывался лесом с непроходимым кустарником. Водная поверхность на две трети закрывалась кувшинками и ряской, а стена рогоза была сплошь покрыта бурыми шишками, которые так любят дети. Рассматривание водоема настолько убаюкивало своей кротостью и покоем, органичностью растительности по берегам и фантазий, которые рисовались в неутомимом мозгу. Воспоминания детства и любовь к живописи возбуждали множество необычных сюжетов со сказочными персонажами. Из задумчивости вывело прикосновение мокрого носа к руке. Так вежливо Вьюга напомнила своему напарнику о цели их прогулки. Оставалось только открыто пройтись вдоль берега или спугнуть шумом. Сашка встал и пошел открыто вдоль берега. Тишина…Видимо не дождались утки, перекочевали на речку. Повернулся спиной к пруду и сделал два шага. Хлопанье крыльев за спиной. Резкий поворот… поиск объекта. Вот они две кряковых свечой выходят с лесного берега. Приклад в плечо.. Закрыл стволом одну из птиц и нажал на гашетку…Гром выстрела прервал тишь заколдованного озерка и в кувшинки с шумом упала увесистая добыча. Почти одновременно, не дожидаясь команды, в воде оказалась и Вьюга, ее отработанная хватка на шею жертвы и вот она уже отряхивается у ног, забрасывая ряской своего напарника. Попробовал подвесить утку на пояс — неудобно по ногам бьет. Пришлось ее закинуть в мешок за спину. Вот, уже и не зря вышел. Теперь к речке и в Бор. Свернул с дороги на еле заметную тропку, идущую к бывшей деревне Фролово на берегу около переезда через речку. Через двести метров уже стало видно остатки от бывших домов, бурно заросшие малиной, хреном и крапивой. На этом месте еще десять лет назад располагались около двадцати домов по обоим берегам. В реке водилось множество рыбы, а ведро раков ловили руками вечером с фонариком, чтобы утром позавтракать всей семьей. Сети ставили все по очереди и в определенных местах, но рыбы меньше не становилось, а наоборот, к привычным плотве, окуню и щуке прибавлялись другие, елец, пескарь, хариус, налим. Но пришли другие времена, когда водка стала в моде, когда хлорка мешками на складе валялась, когда солярка из незакрытых цистерн утекала в реку, когда леса опрыскивали с самолетов ядохимикатами, когда милиция и прокурор током стали все живое выводить — редкостью стали нерест рыбы и в верховья уже не уходили косяки щук, и перестали сети рвать громадные язи. А людей со временем сдвинули с насиженных мест на центральную базу, где они и спились от потери родового очага, смысла и цели жизни.
Признаком жизни в этом участке стали бобры, которые как-будто обрадовались уходу людей и заняли их нишу, понастроили нор, а на ручьях и плотин, порезали весь ивняк. А вон там, на другом берегу даже и до сосны добрались, подпилили, вся смолой изошла. У переезда на песчаной отмели бегали два кулика-перевозчика и, дергая хвостиками, переговаривались. При подходе они сорвались, и как бы носимые ветром, с тревожным пересвистом удалились по синусоиде берега. Сашка присел над отмелью, опустил руки в ледяную воду и стал рассматривать камушки на дне. Много лет назад на этом же месте он еще мальчишкой искал «чертовы пальцы», а иногда попадались какие-нибудь замысловатые старинные кованые гвозди, петли, крюки. Говорят, что здесь стояла кузня, от нее и остались эти следы. Внезапно над головой раздался свист крыльев. Реакция охотника оказалась на высоте — мгновенно вскинутое ружье…это чирок… выстрел… падение на краю противоположного берега на самую стремнину, и если бы не вовремя вернувшаяся на выстрел лайка, добыча ушла бы по течению. Чирок через пять секунд уже лежал на берегу, а Вьюга вновь обдала холодным душем своего партнера.
-Чтобы я без тебя делал!- сказал Сашка собаке. Но ответа не дождался, а собственно ей эта благодарность и не была нужна, так как она уже носилась по жнивью, уходя в сторону Бора. Лайки предпочитают лес и ее обитателей, болотным и водным жителям. Впереди за поворотом речки должна быть заводь и там обычно прячутся две-три утки. Скорее всего, они уже спугнулись выстрелом, но надо быть на чеку. Этот поворот удачи не принес. Зато на следующем изгибе русла возле бывшего моста у бывшей деревни Медведки с мелководья поднялись две кряковые и, тяжело взмахивая, потянули над речкой. Два выстрела в угон, но, увы… не все дается так легко, как хотелось бы. В этот раз удача была на стороне птиц. Сашка некоторое время следил за их полетом, убедившись, что ни одна из уток не отстала и не показала признаков ранения, пошел в сторону леса.
Бор, преимущественно состоял, как и положено, из средневозрастных сосен и берез вокруг небольшого болотца, местами этот ландшафт сменялся елями и ольхой. Уже подойдя к опушке, по поведению собаки можно было понять, что здесь что-то важное. Она шла по следу, а иногда останавливалась, напрягалась и пристально вглядывалась куда-то вперед. По краю пашни четко обозначились следы, которые трудно спутать с чем-либо другим — размер этак сорок восьмой, да еще с когтями по десять сантиметров. Рядом параллельным курсом обозначались вдвое меньшие следы. Хуже этого в лесу только пожар! Единственно разумное, что можно сделать, это забрать собаку и тихо удалиться, если удасться… Но во избежание непредвиденной встречи Сашка открыл стволы и на всякий случай поменял патроны на пулевые. Медведица с медвежонком — самая непредсказуемая встреча в лесу. Но как забрать Вьюгу, поводка не было, веревки тоже. Слава Богу! Собака поняла настрой охотника с полувзгляда и, не заставляя произносить лишних слов, направилась другим курсом. Только через километр патроны опять были заменены на дробь, и вовремя. Тут же, тропинку перелетел рябчик. В поисках птицы Сашка переходил от дерева к дереву с затаенным чувством, он боялся сделать полный вдох, следил за каждым шагом, но каждый новый подход заканчивался новым перелетом рябца, так и незамеченным. Игра в прятки затягивалась, рядом были слышны вспорхи и других птиц, но отступать было не в правилах. В ход пошел манок. Фиить,фиить..пить,пить…..Фиить,фиить..пить,пить. Но, на зов, только несколько ответов сзади от, оставленных в чаще, приятелей рябца. Напряжение дошло до апагея. Густой кустарник и жидкие елки, бурелом из поваленных древних елей. Его еще надо перелезть. Уже запыхавшись и вспотев, неуверенными движениями перенося свое тело и осторожно балансируя ружьем, верхом на стволе дерева-гиганта вдруг слышен очередной вспорх, и злосчастный рябец опять вернулся далеко в лес, откуда начинался его поиск. Час ползания на корачках и выжидания не увенчались успехом. Рябчики как-будто насмехались над Сашкой, пересвисываясь далеко в кустах. Новые подходы к птицам не дали ожидаемых результатов, они все затаились на высоких деревьях и спугнуть не удалось ни одной. «Ничего -подумал про себя охотник- Я теперь знаю где их искать, может завтра вернусь. Попробую тихо подойти и поманить.»
Весь мокрый от пота, с полным воротом еловых игл, которые кололись и рассыпались по всему подрубашечному пространству, с порванными штанами по всей длине между штанинами он вылез из чащобы и стал искать симпатичное местечко для передышки. Рядом оказалась небольшая поляна, где лес переходил в две старых просеки, которые уже давно заросли молодыми сосенками и можжевельниками. Найден был старинный пень, размером с тракторное колесо.На нем причудливо разместились еловые древесные грибы с яркой оранжевой каймой, местами между грибами торчали лущенные еловые шишки, а вокруг было обильно набросано шелухи. Здесь хорошо потрудились дятлы, а их работу дополнили мыши. Сашка сел на пень, снял всю амуницию, достал из мешка свою добычу, выложил и стал любоваться на трофеи. Затем развернул из целофанового пакета «ссобойку» ,как говорили местные, которая нынче состояла из черного хлеба и ломтей сала. Один их вид вызвал обильное отделение слюны. Паек был по-честному разделен с умной псиной, которая, своевременно, оказалась рядом и тактично выжидала приглашения. Получив свою долю, она не проглотила кусок, как делают это многие собаки, а отошла в сторону, легла на траву и с удовольствием вдыхая запах, стала лакомиться.
Сейчас, когда Сашка спокойно сидел и расслабленно поглощал пищу, он стал приглядываться к окружающему его лесу. Стена глухого ельника со стороны напоминала крепость, которая берегла своих питомцев от вражеского вторжения, поляна с можжевельниками была как торжественный зал, а разбегающиеся просеки, являли собой дорогу в неизведанное и к ним тянуло, как тянет моряков в море в поисках приключений и новых впечатлений.
Невольно вспомнилось, что эти места имеют богатую историю. Что еще недавно здесь проходил один из путей отступления гитлеровской армии, и по этим лесам шли с лязгом танки, проходили с огнеметами вражеские солдаты, полыхали деревни. Люди спасались вместе со зверьем по чащам, и возвращались к насиженным местам только на пепелище. Один дом остался не сожженным среди десятка местных деревень. Старик Иван без одной ноги, которую потерял еще в финскую, махнул рукой на себя и не ушел в лес, а когда огнеметчики запалили всю деревню, он успел вылезти из кустов и закидать огонь снегом. Так этот дом, последний из освященных домов этих мест, поскольку был домом иерея, сохранился, и стал прибежищем и спасением всех оставшихся местных жителей. Пришла наша армия, и в этом доме у красного угла расположился штаб, где стояли командиры и по карте выбирали места прохода и наступления, а с печки на них из-за цветастой занавески выглядывала вся голопузая детвора. А еще раньше по реке проходили груженые корабли с севера, да сплавлялся лес. И бились за землю лесные люди с пришельцами с запада и севера, востока и юга. Старики и ученые говорят, что давно, много веков назад здесь произрастали громадные дубравы, и почти вовсе не было елок, которые все заполонили теперь. Даже на дне реки до сих пор находят почерневшие и превратившиеся в камень стволы этих древних деревьев. Что будет дальше, после нас и сколько оно продлиться после нас? Этот вопрос занимает все больше места в голове, когда видишь происходящее вокруг. Такая безалаберная беспечность могла быть в любые времена до нас, но не теперь, когда техногенность и бессовестная эксплуатация природы достигли предела. Неужели мы должны стать свидетелями конца! Ведь не для этого Бог нас здесь определил. Видел он несовершенство человека, наказал его смертностью. Ну, куда уже дальше думал себе. Ан, людишки дальше пошли, сами своим же детям и внукам могилки готовить стали.
Посидел Сашка, подумал, расстроился. Решил дальше пойти по одной из просек. Закинул ружье за спину и двинул между можжевельниками. По пути не раз встречались рябчики, сойки, которых он сам признавал за дичь, один раз из-за мелочевника елок выскочил беляк. Но настроение было испорчено, стало жаль всякую живность, на муравья боязно наступить, не то, что в зверье стрелять. Стало казаться, будто это последние представители своего вида, да и вообще родные они. Как без них-то жить? Покружил через тайгу, сменял одно направление на другое, выбивал из себя меланхолию усталостью ног и физическим изнурением.
«Нет, не помогает! Пойду домой к деду.» — подумал Саня-»Теперь без стакана в себя не войду.»
Дед сидел на скамейке у завалинки и что-то чинил. Увидав Сашку, сразу смекнул, что-то не ладно. Вроде и мешок не пустой, и день весь в лесу провел, а гложет что-то душевного дружка. Не спрашивал ничего, захочет сам скажет. Так у них повелось давно, еще когда дед сам по лесу бегал, да Сашку к охоте приучал. Посидели вместе, помолчали. Потом, как-то само собой, слово за слово стали вязаться. Рассказал свою беду Саня.
«Так-то оно так,»-ответил дед — «Но ты пойми и то, что жить-то мы созданы вместе с птицами, зверями, рыбами, жучками, паучками. И Господь создал нас такими, что питаемся мы все друг другом. Нас-то тоже есть будут, когда помрем. Но то, что творят люди, конечно, безнаказано не будет. За все надо платить. Заплатим и мы… А теперь нечо дурить, вечерять пошли.»
На том разговор и кончился. Да мысли все одно не отпускали.
Лишь за столом после первого шкалика, да уваристых щей, он раскраснелся, забылся. Но на следующий день на охоту не пошел, решил на речку махнуть, подремать под тихое журчание воды, понаблюдать за жизнью околоводных обитателей.
День был тихий. Утренний морозец бодрил кровь и слегка обжигал щеки и нос. На том берегу речки в лучах восходящего солнца забормотал тетерев. Каждый шаг хрустко разносился в окружающем воздухе и, конечно, не дал бы подкрасться ни к кому, если бы это была охота. А для рыбалки день был выбран удачно.. Сегодня можно просто было сидеть и наблюдать за окружающим с любой точки, с пенька, бугорка, поваленного дерева, а то и просто с завалинки. Вот, наверное, когда понимаешь деревенских стариков, получающих максимальное удовольствие в жизни от такого времяпровождения. Впереди за кустами блестит первая вода — это старая речка. Когда-то, лет двести назад изгибы лесной речушки были нарушены в пяти-шести местах для облегчения прохождения молевого сплава и образовались пойменные водоемы серповидной формы, которые соединялись с основным руслом только в период паводков.
Вода в этих водоемах была ледяной круглый год из-за обилия родников на дне. Это же позволяло выживать от заморов рыбе. Больше того, эти старицы стали своего рода естественным резервуаром для восполнения быстроиссякающих рыбных запасов. Несмотря на относительно небольшую ширину водоемов, пять-десять метров, выловить рыбу из них было затруднительно, из-за большой глубины до четырех-пяти метров, обилия коряг и сильно заиленного дна. Сети рвали бобры, жерлицы и мережи путались в корягах, а на удочку рыба брать не хотела, вероятно, из-за обилия корма. Место это было поистине загадочным и непростым. Подходить надо было очень тихо и осторожно, так как если стоящая у поверхности воды рыба заметит движение, то пиши пропало, уйдет не клюнув. Наилучшей насадкой служил ручейник, который изредка удавалось поймать под листьями кувшинок. А иной раз весь день будешь воду хлестать удочкой, а твой ручейник и не нужен, ищи чего другое, то личинку короеда, то муравья, то муху, но никогда никаких растительных насадок, тем более тесто или хлеб. Больше того, каждый раз изобретался новый способ подхода к процессу обмана рыбы. То было нужно, чтобы насадка долго и плавно тонула на неглубоком месте, и поклевка происходила только в процессе этого движения, а после ни-ни, то бросать надо было обязательно только под противоположный берег и только в прогалы листьев кувшинок, то опускать насадку на самое дно самого глубокого места и ждать не менее получаса соизволения покушать. Ловились здесь плотва, иногда и не мелкая, до килограмма, елец, окуни, щуки. Иногда плавясь на солнце, всплывали из глубин громадные язи, но их даже старожилы никогда не ловили, они фигурировали только в уловах браконьеров после войны, когда бездумные пацаны кидали динамитные шашки.
Этим утром на старице делать было нечего. Сашку опередили утки. При приближении к берегу, они сорвались, и вчетвером потянули вдоль речки. Необходимо было выждать около получаса, пока все уляжется на воде. Пришлось идти еще метров пятьдесят до основного русла и искать более ли менее спокойное течение, чтобы не сносило слишком быстро насадку. Поменял два бочажка не только поклевки, но и устойчивого передвижения снасти добиться было нельзя, где коряги, где деревья, где сумасшедшее течение. Наконец за одним небольшим намытым островком удалось найти небольшую суводь, которая позволяла поплавку какое-то время плыть в радиусе обзора, делая плавные постепенно расширяющиеся круги к быстрине. Вот течение подхватило приманку и понесло под небольшим крутояром островка к мелководью. Поплавок на всей скорости ушел под воду. Первое впечатление зацеп. Но Саня видел, как он стремительно уходит в сторону, и подсекает…Резкое сопротивление и уход в сторону и вниз по течению…успел немного скинуть леску, не давая слабины и начал подмотку… Ни у кого здесь нет больше такой хватки как у хариуса… и нет более желанной добычи для рыбака. Эта рыба и бойка, и редка, и красива. О пищевой ценности и разговора нет! Наконец подматывание заканчивается, в двух-трех метрах в воде идет небольшая рыбешка около четырехсот грамм, но сопротивление как у приличной щуки, да еще и против течения. Подсачек в этих местах не практикуется. Подвел поближе к краю и, спружинив удилищем, выкинул на берег рыбешку. Хорош! Удивительно совершенная форма для движения в воде. Обычно хариусы здесь находят быстрины, особенно с раздвоенным или растроенным течением и небольшой стайкой от четырех до десяти особей стоят на одном из потоков внимательно отслеживая все, что попадает в воду. Потенциальная пища, проплывая в воде, в любом из слоев, оказывается в радиусе действия группы «захвата» и, обычно старший, а стало быть, и самый крупный молниеносным ударом в сторону, забирает корм и тут же встает на свое место в стайке. Так было и в этот раз. Убрал в сумку рыбеху. Насадил теперь уже червя, он предпочтителен для хариуса, и попробовал новую проводку… тихо… Поменял направление движения приманки…видимо стайка испугалась и отошла…еще две проходки… Наконец заметил небольшой круг на воде метрах в пятнадцати ниже по течению. Постарался аккуратно подвести к этому месту… удар.. подсечка…есть. Этот будет, как и полагается поменьше, но азарт возрастает. Еще слежу за кругами… есть… вон там… во втором течении. Заброс.. проводка… удар…есть.. идет. Поднял, этот еще меньше. Больше поклевок не будет. Но на всякий случай попробовал… тихо. Поменял насадку… тихо, бросил в суводь себе под ноги. Поплавок кружится и медленно сноситься к прибрежной растительности, притормаживает на отмели и почти останавливается, но тут поклевка… подсечка.. что-то хорошенькое засело на крючке, но это не хариус.. в воде мелькает серебристый бок. Потихоньку вывел к отмели. Это неплохая плотва. Здесь ее никогда не было, значит, что-то заставило рыбу поменять привычную стоянку. Стал пробовать ловить у кувшинок, подбрасывая ручейника по течению к отмели. Еще две плотвицы, но поменьше. Дальше тишина. Поменял направление заброса к другому берегу. Еще одна красноглазая. Все. Больше куда ни кидал, клева не было. Стал ходить по берегам искать похожие участки, но ни одной поклевки. Сел на кочке берега, свесил ноги и задумался… Как хорошо-то! Елки палки!.. Чего тебе еще надо, человек? Вот оно, маленькое счастье… Вдруг метрах в десяти из-под коряжины высунулась черная мокрая морда. Сначала не понял бобр или выдра? Потом, когда голова поплыла, и на воде показался хвост, сомнения улетучились, конечно, это он, трудяга-строитель. В течение получаса бобр мотался с одного на другой берег, перетаскивая веточки. Это было в диковинку, поскольку обычно эти осторожные зверьки появляются в сумерках, а то и ночью. Но только Сашка поменял положение затекшей головы, как раздался всплеск с ударом хвоста, и больше уже, сколько рыбак ни наблюдал, бобр не появился. Над головой пронеслись утки. Похоже это были гоголи. Какое это чудо просто сидеть на берегу речки и смотреть вокруг!
Как здорово, что лес и река еще живут! Что сохранились еще такие места и уголки, где есть возможность дать плодиться зверью и птицам, что есть коряжники и крепи, где не пройти ни прокурорам, ни милиции, ни толстосумам, где рвутся сети и не хватает, пока, денег на ядохимикаты, где есть отчаянные мужики-кержаки, которые топят электроудильщиков. Дай Бог, им силы духа и радения за Русь, за край, где жили наши пращуры и родились мы! Дай Бог, сохранить в памяти наше детство, рассказать о нем внукам! Дай Бог, внукам не понять, а почувствовать кровью, душой красоту Земли нашей и боль ее! Ибо без боли, без слез по ней, жизни не будет никому впредь. Не спасут ни современные технологии, ни ракеты, ни компьютеры, ни думские дебаты. Только живая душа, болеющего человека и его Совесть может стать мерой спасения.
